В статье на основе большого количества советских/российских и немецких мемуарных источников и художественно-публицистических текстов рассматриваются основные пути формирования и развития прусского мифа, связанного с судьбой немецкой провинции Восточная Пруссия и ее народа во время Второй мировой войны и в послевоенные годы. Автор статьи исследует исторические и национально-психологические причины, позволившие сформировать представление о Пруссии и пруссаках как о наиболее ярком воплощении образа Чужого - Врага в сознании советских людей во время Великой Отечественной войны. Включая в себя значительный элемент пропаганды, негативная мифология Пруссии предписывала видеть в этой немецкой земле, во-первых, «логово фашистского зверя», где «вынашивались человеконенавистнические теории и захватнические планы», а во-вторых, исконно русскую землю, в свое время захваченную Ливонским орденом. Подобные представления составляли основу официальной государственной политики «изгнания прусского духа», продолжавшуюся в Калининградской области на протяжении первых трех послевоенных десятилетий. Одновременно с этим в мемуарно-автобиографической литературе советской и постсоветской эпох (Д. Щеглов, А. Невский, П. Михин, Ю. Жукова) формируется представление о тесной связи многих национальных черт немецкого народа, включая любовь к порядку и дисциплине, с извечным прусским милитаризмом. Таким образом, формируется основной национальный конфликт российско-немецких отношений: между русским хаосом и немецким космосом, нашедший отражение не только в российских, но и в немецких эгодокументах Второй мировой войны. Среди основных вариантов прусского мифа, создаваемого бывшими жителями Восточной Пруссии, важное место занимает представление о Пруссии как о немецкой Аркадии, земледельческом рае (М. Мюллер, Х. Раушенбах, А. Зурмински), потерянном в результате войны. Вторым вариантом прусского мифа с немецкой стороны является представление о Пруссии и ее жителях как основной жертве, понесенной Германией во время Второй мировой войны. Авторы эгодокументов, в которых представлена данная точка зрения (Х. Герлах, Г. Кэпп, М. Вик), рассматривают свою судьбу на фоне исторической трагедии Восточной Пруссии и всей Германии в целом. Именно такие воспоминания чаще всего используются западноевропейскими историками (М. Гастингс, Г. Беддекер, Н. М. Неймарк) для создания впечатления об исключительно жестоком поведении солдат Красной армии на земле Восточной Пруссии. Третий вариант прусского мифа с немецкой стороны, который можно условно назвать сотериологическим, представляет данную восточногерманскую землю в качестве спасительницы, принявшей на себя основной удар с Востока, но давшей шанс своим жителям найти путь на Запад через волны Балтийского моря. Важное место в этих представлениях, авторами которых были как профессиональные писатели (Г. Грасс, Э. Юнгер), так и авторы мемуарных текстов (Э. Танехилл, Г. Нич), занимает образ Красной армии и русских, часто воспринимаемых в качестве необузданной стихийной силы, олицетворения хаоса. В финале статьи на основе многочисленных свидетельств источников личного происхождения как с российской (Я. Терентьев, Е. Ф. Агапов, Г. А. Мелихов, А. Е. Кашпур, П. Х. Харитонов), так и с немецкой стороны (Р. Клауссен), автор намечает пути выхода из «пространства войны» в пространство мультикультурного европейского сознания, включающего в себя как Германию, так и Россию.