Статья посвящена слову карачун (корочун), которое в восточнославянских языках (в том числе в русском) имеет богатый семантический спектр и развивает значения ‘смерть (особенно внезапная и насильственная); тяжелые болезни’, ‘«конец» как негативный результат, прекращение, исчерпание чего-л.’, ‘актор проклятий’, ‘злой дух’; значения, объединенные признаком «скрюченности, согнутости» (‘кривоногость, сутулость’ — в белорусских говорах, ‘сгорбленная поза, ползание’ — в русских); значение ‘скупец’ и предметные смыслы — ‘кривое дерево’, ‘старый веник’ (белорусские говоры). Также карачун и его фонетические варианты имеют календарную семантику (‘день зимнего солнцеворота’, ‘рождественские праздники (в целом)’, ‘рождественский хлеб’, ‘рождественское деревце’ и др.), однако в русском языке календарный обрядовый термин представлен очень скупыми фиксациями — он функционирует преимущественно в карпатобалканском ареале. Карачун1 ‘смерть и др.’ и карачун2 ‘календарный термин’, по мысли авторов статьи, восходят к двум гетерогенным омонимам: карачун1 < праслав. *kъrčiti ‘сгибать, искривлять, корчить’ < *kъrčь / *kъrča ‘судорога, спазм, конвульсия’, карачун2 <? алб. kёrcun (< *karcun) ‘пень, чурбан, обрубок дерева’. Кроме того, в статье подробно рассматривается ономастическая «ипостась» слова карачун: из научной и популярной литературы известен мифологический персонаж с таким именем, которому приписывается «статус» древнего славянского божества. Авторы доказывают, что такой персонаж — порождение «кабинетных» мифологов (исследователей XIX–XXI вв.) и результат некритичного отношения к источникам: на самом деле это герой (антагонист) романа М. И. Попова (1770), «растиражированный» еще в XVIII в. и особенную популярность получивший в лубочной сказке, откуда он мигрировал в устную народную традицию (но не стал в ней «активным»).