Россия, традиционно аграрная страна, где сельское население составляло большинство, а до недавних пор – подавляющее большинство, с середины прошлого столетия пережила урбанистическую революцию. Впервые за всю историю страны доля её городского населения существенно превысила долю сельского в приблизительном соотношении 73% на 27%. На сегодняшний момент России присущ еще один мировой тренд – рост числа городских агломераций, среди которых одна из крупнейших – двухмиллионная Екатеринбургская. Исследование города как феномена, системно сочетающего в себе, упрощенно говоря, пространственно-архитектурный и социокультурный компоненты, актуально, прежде всего, именно в силу мирового тренда к гипер-урбанизации. По имеющимся прогнозам, будущее принадлежит городским агломерациям. Их сложная система порождает проблемы, связанные с поиском оптимальной организации как градостроительной перспективы (комфортное жизненное пространство), так и организации оптимальных социальных отношений внутри городских сообществ, иными словами, формирует потребность научного осмысления и практической реализации деятельности в сфере городской экологии.
В то же время, нашей стране остается присуща и другая, исторически обусловленная тенденция: в крупнейших городах и городских агломерациях сосредоточено не более ¼ городского населения, в то время как показатели не только развитых, но и ряда развивающихся стран в этом отношении значительно выше (в среднем, ½). Таким образом, помимо количественных трендов мы имеем дело с качественными показателями урбанизации, имеющими, видимо, глубокие исторические корни в истории российской урбанизации, поскольку традиционно тип русского города - это малый город, по своему облику и социальной организации близкий к сельскому поселению. "Города, бывшие скорее местечками", по определению Ф. Броделя. Это обстоятельство убеждает в необходимости проведения научно-исторических исследований феномена русского города, что усиливает актуальность проекта. Разумеется, осознание важности таких исследований – не новость для мировой и отечественной исторической науки. Но новизну проекту придают, как думается, следующие обстоятельства.
1. Выбор объекта исследования: российская городская среда Нового времени как системная взаимосвязь ландшафтной архитектуры (объемно-пространственная организация территории, объединяющая природные и архитектурно-строительные компоненты) и социальной организации (городского гетерогенного сообщества). Подобных комплексных исследований русского города указанной эпохи пока еще очень мало. Находясь в пересечении проблемных полей истории архитектуры, антропологической урбанистики и социальной истории, городская среда обычно рассматривается в рамках каждого направления в отдельности. Исключения здесь пока редки.
2. Выбор предмета исследования: ранний Екатеринбург как один из немногочисленных российских городов нового типа, представляющий собой попытку физического воплощения камералистских идей Петровской эпохи идеального общества-механизма (ментальный аспект) и не имевшего прецедентов города-завода, в котором вокруг многопрофильного производственного центра, включающего гидротехнические и передовые промышленные объекты металлургии, выстроена фортификационная, административная и жилая инфраструктуры, под которые сформирована сложно организованная социальная общность, имевшая уникальное внутреннее функциональное, статусное и этнокультурное ранжирование.
3. Определение цели исследования: визуализированная реконструкция и моделирование антропогенного ландшафта.
4. Глубокая междисциплинарная интеграция гуманитарных и естественно-научных методологий и разработок, с высоким уровнем привлечения технико-технологических методов и средств в сферу гуманитарного знания.
5. Технологическое решение проекта. Создание трехмерной модели Екатеринбурга по состоянию на 1733 г. с параллельным созданием традиционной для гуманитаристики научной продукции: вербальных текстов (статей и монографии), в которых по принципу «плотного описания» будет раскрыта жизнь городского гетерогенного сообщества раннего Екатеринбурга первых десятилетий его существования (социальные миры «естественных зон», если пользоваться терминологией чикагской школы антропологии города).
Выбор Екатеринбурга как предмета исследования обусловлен несколькими причинами. Во-первых, как упоминалось выше, это не типичный русский город. Подобно Санкт-Петербургу он возводился с нуля, даже если можно так сказать, с абсолютного нуля (у столицы, все-таки, был предшественник – маленький шведский Ниеншанц). По самой идее своего появления город, а точнее – гигантский завод – не имел ничего общего с русскими городами, ни по функциям, ни по планировке и застройке. Во-вторых, сообразно со сказанным, складывалась социальная стратификация Екатеринбурга: обилие технических специалистов, большая (для провинции) концентрация иностранцев, люди с инженерным образованием или навыками в составе администрации и т.п. В-третьих, все эти технические и социокультурные новации, тем не менее, вошли во взаимодействие с традицией: ведь город строили местные крестьяне, охраняли солдаты, вспомогательными работами руководили местные подьячие и приказчики. Взаимодействие культур дало удивительный синтез, выразившийся в качестве и своеобразии городской среды. В-четвертых, ранний Екатеринбург очень хорошо документирован. Это тот случай, когда стоит сетовать не на недостаток источников, а на их чрезмерность. Это касается и внешнего облика Екатеринбурга. 1733 г. – первый десятилетний юбилей города, оставил нам подробнейшие описания его застройки. Вкупе с чертежами, ландкартами и акварелями это дает возможность предельно корректной и научно выверенной трехмерной реконструкции архитектурно-пространственного облика города. Отсюда дата, вынесенная в название проекта. Она имеет принципиальное значение для исторического моделирования, но играет условную роль «реперной точки» для реконструкций социальной организации и социокультурных процессов и явлений.